Ну точно – человек из другого мира. Даже у его звездных родственников – людей, которых в отличие от Кости узнают на улицах, – нет такого количества званий и знаний. И это в двадцать лет! Загибаем пальцы: дипломированный геммолог – раз, начинающий актер – два, бизнесмен, ведущий деловые переговоры с аукционом «Сотбис», – три, юрист – четыре, художник – пять… Как, я еще не рассказала про юридическое образование и художественные опыты? Наверное, это оттого, что я уже и сама сбилась со счета!
Константин: «Когда я закончил школу и геммологический институт, надо было определяться с планами на будущее – хотелось получить профессию, которой я смог бы заниматься всю жизнь. Сейчас я учусь в филиале Юридической академии, на факультете гражданского права, потому что это направление связано с бизнесом. В этом году – выпускные экзамены».
– В Интернете про человека по имени Константин Крюков до премьеры «9 роты» была только одна сноска: в новостях писали, что некий молодой художник неожиданно для мирового сообщества получил премию Франца Кафки, которую до него вручали Стивену Спилбергу и Милошу Форману. Я не ошиблась, это тоже ты?
Константин: «Да, я. Даже хорошие знакомые и то не все знают, что живопись – главное занятие в моей жизни. Поэтому иногда я беру тайм-аут, уезжаю в Прагу, где состою в местном Союзе художников-графиков, и там работаю месяца полтора-два».

В этом месте обойдемся без банальной тирады о детях из известных кланов. Константин – юноша рассудительный, так что прекрасно понимает, что вопросов о родственниках все равно не избежать. Особенно сейчас, когда все вдруг спохватились: а где Бондарчуки так долго скрывали такого талантливого парня?
Константин: «Я с детства был обособлен и от великой фамилии Бондарчуков, да и от московской действительности в целом. Мне было четыре или пять лет, когда мы всей семьей – отец, мама и я – уехали в Швейцарию. Там провели шесть лет и вернулись только в 1995 году. Сначала вдвоем с мамой – отец еще какое-то время оставался в Европе, а потом и он подтянулся. Хотя он настолько мобильный человек, что про него можно сказать так: он живет нигде и везде одновременно».
– Про маму, актрису Алену Бондарчук, знают все. А чем занимается твой отец?
Константин: «Отец у меня деловой человек. А я стараюсь ему помогать по мере своих сил и возможностей

Меркурьев, внук Мейерхольда

Галина СТЕПАНОВА
Специально для «Совершенно секретно»

– В детстве вы были сыном всенародно любимого актера и внуком «врага народа». Времена меняются. Недавнее столетие Василия Васильевича Меркурьева прошло намного скромнее, чем 130-летие реабилитированного и признанного гениальным Мейерхольда. За деда вы наверняка горды, а за отца не обидно?

– Все спешат мне сказать, что я очень похож на Мейерхольда. Но это внешнее. В остальном на мне природа отдыхает. А когда я говорю, кто мой отец, то люди, родившиеся в 70-е годы, иногда отвечают «не припоминаю». Мне не обидно, потому что это суета, столь чуждая моему отцу. Но мне жаль людей, обделенных встречей с Василием Васильевичем Меркурьевым. Общение с ним, с его искусством духовно обогащает, делает людей добрее. Его фильмы живы, их до сих пор смотрят, верят его героям.

Отец

– Ваш отец ведь не из артистической семьи?

– Нет. Он родился сто лет назад в городе Острове Псковской области. Как рассказывал мне один псковский краевед, Меркурьевы появились на Псковщине в конце XVIII века. Приехал некий грек Меркурий, завел небольшое торговое дело, женился то ли на шведке, то ли на эстонке. Дед мой в молодости батрачил, рыл по деревням колодцы, был хорошим столяром. Потом крестный, купец третьей гильдии, позвал его торговать в дегтярном ряду. Лавка деда вскоре приобрела хорошую репутацию. В ней торговали не только дегтем, но и маленькой серебристой рыбкой величиной с булавку – снетком; ее привозили с Чудского озера. Василий Ильич был очень музыкален, прекрасно пел, его любовь к музыке передалась всем детям.

Бабушка Анна Ильинична, немка, приехала в Россию из Швейцарии вместе с братом Генрихом, поселившимся в Петербурге. Бабушка рассказывала мне, что у них с Василием Ильичом было шестеро детей. Папа вспоминал, что их было семеро, но я никак не мог найти этого седьмого, может быть, он рано умер.

Старший, Леонид, 1896 года рождения, погиб на фронте Первой мировой войны. Александр, 1898 года, был директором хлебозавода в Ленинграде и умер от голода во время блокады. Евгений, родившийся в 1900 году, был композитором и дирижером. После революции он уехал вместе с дядей Генрихом и его семьей за границу. Мой папа был четвертым в этой семье. За ним шел Петр Васильевич, 1906 года рождения, который был репрессирован в 1939 году (меня, кстати, назвали в его честь). Потом был Володя, который умер, когда ему было 9 лет.

Кстати, когда я в 1984 году был в городе Острове (там к 80-летию моего отца его именем назвали центральную улицу), я пришел на то место, где стоял дом Меркурьевых. Дом, к сожалению, не сохранился, но по всему видно, что он был небольшим. А семья была огромная. Так что терпимость к тесноте у Василия Васильевича была воспитана с детства. Наша – тоже очень большая – семья жила в маленькой ленинградской квартире.

Папа уже в 16 лет стал актером в своем родном городе. А в 17 лет стал уже чуть ли не директором театра. Он как-то рассказывал, что однажды, когда один актер запил и спектакль не состоялся, ему как директору пришлось убегать через окно от разъяренной публики.

В 1921 году 18-летним юношей он поехал в Петроград и поступил в Ленинградский институт искусств в класс великого «александринца» Леонида Сергеевича Вивьена – ученика Давыдова (работавшего, кстати, и с Мейерхольдом). Папа поступил к нему на курс вместе с Николаем Константиновичем Симоновым, Юрием Владимировичем Толубеевым, Виталием Павловичем Полицеймако, Ольгой Георгиевной Казик, Михаилом Павловичем Екатерининским. Это соцветие актеров, которые в будущем стали гордостью ленинградской сцены.

Папа учился у Леонида Сергеевича, ходил на все спектакли Александринского театра.

Из курса, на котором учился папа, Леонид Сергеевич Вивьен сделал театр ТАМ – Театр актерского мастерства. Меркурьев проработал в нем 3 года.

В 1934 году на съемках своего второго фильма «Земля впереди» он познакомился с моей мамой Ириной Всеволодовной Мейерхольд.

Мама

– Ирина Всеволодовна – младшая дочь Мейерхольда?

– Да, моя мама – третья, младшая дочь Всеволода Эмильевича Мейерхольда и Ольги Михайловны Мунт. Мой дед родился 28 января 1874 года по старому стилю (9 февраля по новому) в Пензе в семье немца-лютеранина, винозаводчика Эмиля Федоровича Мейергольда, был восьмым ребенком в семье и при крещении получил имя Карл Теодор Казимир. Незадолго до женитьбы Мейерхольд принял православие и взял имя Всеволод в честь любимого им тогда писателя Гаршина.

У Всеволода Мейерхольда и Ольги Мунт было три дочери: Мария (она родилась в 1897-м и умерла в 1929-м), Татьяна (1903 года рождения) и моя мама, Ирина, родившаяся 9 мая 1905 года в Пензе, хотя Мейерхольд там уже не жил. В это время он уже успел уйти от Станиславского и Немировича-Данченко, шел своим путем и слыл известным режиссером-бунтарем.

У рано умершей старшей дочери Мейерхольда Марии было двое детей – Игорь и Нина. Их жизнь сложилась драматически, походя рассказывать об этом мне не хочется. У второй дочери Мейерхольда, Татьяны Всеволодовны, и ее мужа Алексея Петровича Воробьева были две дочери – Татьяна и Мария. Я очень люблю этих своих двоюродных сестер, о которых, к сожалению, теперь могу говорить только в прошедшем времени. Танечка умерла больше двадцати лет назад. Она была чудесным человеком, работала медсестрой, а точнее, именно «сестрой милосердия». Машенька – Мария Алексеевна Воробьева-Мейерхольд (по мужу Валентей), к сожалению, ушла из жизни в прошлом году. Это человек, благодаря которому у нас сегодня есть Мейерхольд. Она всю жизнь посвятила своему горячо любимому деду, добилась его реабилитации, публикации книг о нем и его собственных трудов.

– Ваша мать училась у Мейерхольда на Высших режиссерских курсах?

– В 1921 году мама вернулась с бабушкой из Новороссийска в Москву. В Москве недавно открылись Высшие режиссерские курсы, и она решила обязательно туда поступить, хотя знала, что Мейерхольд будет категорически против.

Он ее блистательно поставил, и мама блистательно поступила. На первом же занятии она села рядом с этим вихрастым юношей, тут же подсел второй и говорит: «Не возражаете, если вы будете сидеть между двумя Сергеями?» И представился: «Сергей Юткевич». «Сергей Эйзенштейн», – представился вихрастый.

Так началась большая, долгая дружба мамы и Сергея Михайловича Эйзенштейна, закончившаяся только в 1948 году, когда 50-летнего Эйзенштейна не стало. Он умер в день рождения Мейерхольда – 10 февраля. Спустя несколько лет после смерти Эйзенштейна выдающийся режиссер-документалист Эсфирь Ильинична Шуб сказала маме, что когда Эйзенштейн после окончания работы над «Иваном Грозным» вернулся из Алма-Аты, он сидел у нее всю ночь и признался, что был влюблен в Ирину Мейерхольд с того самого дня, когда ставил для нее сцену отравления. «Ставил-ставил и отравился», – признался он Эсфири Шуб и взял с нее клятву, что пока он жив, она об этом никому не расскажет. «Значит, этого никто не узнает, потому что ты меня переживешь», – ответила Эсфирь Ильинична. «Нет, я уже скоро...» – как-то почти прошептал Эйзенштейн. Она рассказывала это моей маме незадолго до своей смерти.

И еще вспоминаю, что когда вышло полное собрание сочинений Эйзенштейна, мама обложилась этими шестью томами, читала и плакала. Я спросил: «Мамочка, почему ты плачешь?» Она говорит: «Жизнь очень быстро прошла, Петенька!»

– Как же встретил Мейерхольд свою дочь, когда пришел на занятия?

– Когда Мейерхольд пришел в аудиторию, стал рассматривать поступивших студийцев и увидел Ирину, как рассказывала мама, его серо-голубые глаза мгновенно стали стальными, взгляд жестким и даже злым. Он не сказал ни слова, но дома устроил страшный скандал. Но у мамы характер был «папин».

Она стала учиться. Мейерхольд сначала ее игнорировал на занятиях, но потом увидел ее несомненный талант и то, что задания по биомеханике, например, она выполняет лучше других. Но все равно обращался к ней на занятиях весьма своеобразно. Например, по биомеханике лучшим был Валерий Инкижинов (снявшийся впоследствии в знаменитом фильме В. Пудовкина «Потомок Чингисхана»), а мама была его партнершей. Инкижинов в совершенстве владел своим телом, и Мейерхольд для показа новых упражнений выставлял именно его. Он кричал: «Инкижинов! Покажите это упражнение. С партнершей!» Но никогда не называл маминого имени. Если вызывал другую пару, то кричал, например: «Свердлин и Генина!» А Инкижинов – всегда «с партнершей»!

Потом мама поступила в театр Мейерхольда. Если мы возьмем программки театра тех лет, то увидим там часто встречающуюся фамилию Хольд.

Хотя Всеволод Эмильевич и признал талант своей дочери, но достойного места в своем театре он ей все равно не дал. Вообще женщинам в его театре было непросто. Потому что в это время появилась Зинаида Николаевна Райх. В 1921 году Всеволод Эмильевич разошелся с моей бабушкой и женился на Зинаиде Николаевне. До этого она была женой Сергея Есенина и имела двоих детей – Татьяну и Константина. Мейерхольд не только усыновил этих детей, но и сам к своей фамилии добавил фамилию жены. Правда, нигде, кроме тюремно-следственных документов, под этой фамилией не значился.

– Папа с мамой встретились в 1934 году. Маму пригласили быть ассистентом режиссера на студии «Белгоскино», где снимался фильм «Земля впереди». Ей поручили уговорить Меркурьева сниматься в роли Стася. Она привезла к нему в санаторий сценарий. Василий Васильевич усадил ее на качели и исчез. Вскоре он принес на подносе чашку чая, булочку и два кусочка сахара. Папа почитал сценарий, и она уехала.

Ну а потом он очень долго и нежно ухаживал за мамой. После съемок под Ленинградом группа отправилась в Белоруссию, а Меркурьев уехал вместе с театром на гастроли. Съемки срывались, от мамы уже требовали искать Меркурьеву замену. Тогда она решилась и отправила ему телеграмму: «Приезжайте, мы в простое, погода чудесная. Целую. Ирина Мейерхольд». Меркурьев все не отвечал. Но в один из дней, когда уже и группа, и мама потеряли всякую надежду, распахнулась дверь, и на пороге появился Меркурьев. И, как вспоминала мама: «Моя судьба была решена».

Папа же рассказывал, что почти сразу влюбился в мою маму, а окончательно она его покорила в конце съемок, когда строптивая лошадь понесла и сбросила одного актера. А мама, у которой всегда были потрясающие отношения с животными и которая великолепно умела справляться с лошадьми, вскочила на нее и принялась успокаивать. Папа говорил, что так была решена и его судьба.

Папа с мамой поженились, у них родилась дочь Аня, потом Катя. Они прожили вместе 44 года.

– Как Мейерхольд принял своего зятя?

– Первая встреча произошла, когда отец поехал в Чимкент по делам выпускников своей казахской студии. Он должен был ехать туда через Москву, и мама попросила его заехать к Всеволоду Эмильевичу – представиться тестю. Папа хотел отделаться телефонным звонком, но Райх пригласила его к себе, так как еще со времени ее учебы в режиссерских мастерских она дружила с Ириной и хотела посмотреть на ее мужа.

Мейерхольд встретил зятя достаточно сухо, познакомился, потом сказал Райх: «Зиночка, покорми Василия Васильевича». И ушел в кабинет. И все. Меркурьев очень расстроился. Он понял, что Мейерхольд им не заинтересовался. Ни как зятем, ни как актером.

А дело было в том, что Мейерхольд очень боялся старости. Не хотел, чтобы дочери сделали его дедом. Недаром он ведь и с бабушкой разошелся потому, что они были ровесники. А Зинаида Николаевна была только на два года старше его дочери. С ней он не чувствовал себя стариком. Он дружил с Шостаковичем, который был даже младше моего папы и мамы. Маяковский был на 20 лет его моложе. То есть он все время дружил с людьми моложе себя. А Гольденвейзера, который был его на год младше, Мейерхольд иначе как «стариком» и не называл. Мейерхольд чувствовал себя абсолютно молодым человеком.

Тому, что память о Всеволоде Мейерхольде и его музе, Зинаиде Райх, была спасена, мы обязаны исключительно его внучке, Марии Валентей-Мейерхольд, которая с 15 лет обивала пороги НКВД, требуя ответа на вопрос: за что арестовали и убили гениального режиссера?

Отец мой тогда этого не понял и уехал в Казахстан обиженный. Оттуда он позвонил жене и сказал, что больше к тестю не пойдет, но она его упросила на обратном пути хотя бы позвонить Мейерхольду. Отец позвонил, и каково же было его удивление, когда он услышал в телефонной трубке радостный голос Мейерхольда: «Вася! Ты откуда, с вокзала? Подожди меня, я приеду за тобой на машине».

Они встретились на вокзале. Мейерхольд обнял зятя, расцеловал его, и когда они проходили мимо огромного плаката фильма «Профессор Мамлок», в котором снимался Меркурьев, Мейерхольд воскликнул: «Я видел эту картину! Ты там здорово жрешь бутерброды!» Все стало ясно. Мейерхольд признал Меркурьева как актера, и теперь он стал ему интересен.

Мейерхольд привез зятя домой, по дороге накупил для него всякой еды в гастрономе. Зинаиды Николаевны дома не было, он сам накрыл на стол. Они шутили, разговаривали, потом он стал укладывать его спать, начал искать белье, приговаривая: «Когда Зиночка уезжает, ничего не найдешь. Но ты ложись, я тебя газетами укрою». Заколов газеты спичками, он сделал ему что-то вроде одеяла и на цыпочках ушел к себе в кабинет. Вернувшись домой в Ленинград, Меркурьев только и рассказывал о том, как подружился с тестем.

В 1937 году Леонида Сергеевича Вивьена назначили главным режиссером Александринского театра, переименованного в том же году в Ленинградский театр драмы имени А.С. Пушкина. И отец перешел в этот театр за Вивьеном.

Мама рассказывала, как они с отцом в это время часто заходили к Мейерхольду и Райх, поселившимся в мрачном темном доме на Карповке. Меркурьев призывал Мейерхольда к какому-то противодействию. Мама говорила, что никогда не забудет задумчивый вид Всеволода Эмильевича, ответившего ему: «Значит, я что-то делал не так, в чем-то ошибался. Нет, Васенька, не к кому мне обращаться».

Мама же рассказывала: этот период репетиций «Маскарада» был периодом «влюбленности» Мейерхольда в актера Меркурьева. На репетициях в переполненном зале за режиссерским столом в восьмом ряду рядом с Мастером сидел Меркурьев (естественно, когда он не был нужен на сцене). Очень часто Мейерхольд вбегал на сцену и устраивал актерам блистательные показы, которые всегда прерывались аплодисментами. Сбежав к Меркурьеву, он демонстративно спрашивал его: «Ну, как?» И после похвалы кричал актерам свое знаменитое «хорошо!». А потом они вчетвером – Всеволод Эмильевич с Зинаидой Райх, Василий Васильевич и Ирина Всеволодовна – шли обедать в ресторан «Астория».

– А как ваша мама относилась к Зинаиде Николаевне? И как вы думаете, какую роль в жизни Мейерхольда сыграла Зинаида Райх?

– Я уже говорил, что мама дружила с Зинаидой Николаевной. И я обязательно должен сказать, что все обвинения и ядовитые стрелы, которые много лет выпускаются в адрес Райх, абсолютно несправедливы. Да, она была красивой женщиной, но вряд ли только это привлекло Мейерхольда. Она была необыкновенно умная и потрясающе талантливая. Стоит почитать ее письма к Мариэтте Сергеевне Шагинян. Стоит познакомиться с воспоминаниями ее дочери – Татьяны Сергеевны Есениной, которая унаследовала не папин поэтический талант, а мудрый и даже исторический взгляд на жизнь Зинаиды Николаевны.

Райх вдохновила Мейерхольда на все его гениальные спектакли, которые он поставил начиная с 1923 года.

Александринка

– Меркурьев с 1937 года до конца своей жизни работал в Александринском театре. Ирина Всеволодовна тоже отдала этому театру немало лет. Наверное, родители много рассказывали вам о старых мастерах Александринки?

– Конечно! Александринский театр – это уникальный актерский заповедник. Ведь там работали и Комиссаржевская, и Савина, и Варламов, и Давыдов...

Мама еще девочкой бывала на репетициях, когда Мейерхольд ставил в Александринке свои великие спектакли – «Маскарад» и «Дон Жуан». Она рассказывала, как для Варламова, который играл Сганареля, но был при этом таким тучным, что с трудом передвигался, придумывались специальные мизансцены, чтобы он в основном сидел на банкеточках. А чтобы Варламову не нужно было учить роль (он этого очень не любил), около каждой банкеточки стояли «слуги просцениума» с книжечками и вовремя подсказывали ему реплики.

А папа часто рассказывал такую байку о Варламове и Давыдове. Давыдов как-то сказал: «Эх, Костя! Мне бы твой талант, я бы чудеса на сцене творил!» А Варламов ответил: «А я бы с твоим вообще на сцену не пошел!»

Владимир Николаевич Давыдов обладал поразительной актерской техникой. В некоторых сценах вам казалось, что у него сейчас от напряжения лопнут сосуды. И кто-то спросил его: «Владимир Николаевич, как нужно себя возбудить, чтобы получить такой накал страстей?» Давыдов отыграл сцену и говорит: «Пощупайте пульс». А пульс – абсолютно спокойный, давление не поднялось ни на йоту. Вот это пример владения техникой актерского мастерства.

– С одной стороны, ваша семья знаменитая, с другой, на ее долю выпало немало испытаний. Как вы их переносили?

– Испытания начались в 1939 году. Сначала арестовали и расстреляли папиного брата, Петра Васильевича, у которого осталось трое детей. В том же году арестовали Мейерхольда и была убита Зинаида Николаевна Райх. Жена Петра Васильевича тяжело заболела, и родители взяли в свою семью его детей – Виталия, Женю и Наташу. Потом началась война, и родители вывезли всю эту огромную семью в составе 11 человек в эвакуацию. Они поехали в Новосибирск и, чтобы как-то прокормить семью, устроились в Нарымский окружной театр. Папа с мамой сели вместе с театром на баржу и поплыли по Оби. Они рассказывали, что чувствовали себя очень счастливыми, но поняли, что им не хватает сына. И тогда в 1943 году в городе Колпашево на свет появился я.

Когда мы вернулись из эвакуации в Ленинград, жить нам было негде, и замечательная актриса Ольга Яковлевна Лебзак взяла нас в свою 14-метровую комнату, где она жила вместе с мужем, матерью и дочерью Наташей. В том же, 1945 году папе дали небольшую трехкомнатную квартиру, и мы всем «караваном» в нее переехали. Однажды к нам пришел наш сосед Александр Александрович Брянцев – режиссер, руководитель Ленинградского ТЮЗа. Увидев нашу жизнь, он попросил папу зайти к нему и, проведя по всем комнатам своей квартиры, сказал: «Нам со старухой такие хоромы не нужны, а тебе с твоим табором – в самый раз. Утром переезжайте».

Вообще нам очень везло на удивительных людей, которые в трудное время помогали нам выжить.

Семейный портрет Меркурьевых: родители – Василий Васильевич и Ирина Всеволодовна, дети – Екатерина и Петр. Фотография 1962 года

В 1946 году, когда в Ленинграде еще были карточки, наша семья из 12 человек имела только две рабочие карточки, остальные – иждивенческие. Шестеро детей – от 11 до 3 лет, я – самый маленький. Еще с нами жили двое детей, подобранные в эвакуации, – они отстали от поезда. Они прожили у нас до 1947 года, пока папа не рассказал о них по радио и нашлась их мать. И вот однажды у нашей няни в магазине украли все наши карточки на месяц. Папа в этот вечер после спектакля пошел в ресторан «Метрополь» поужинать. За столик к нему подсел молодой красивый мужчина и спросил: «Василий Васильевич, что случилось, почему у вас такое грустное лицо?» Папа ему все рассказал, тот посочувствовал и отошел от столика. Папа поужинал. Вернее, съел немного гарнира, остальное упаковал в салфетки, чтобы отнести домой, и подозвал официанта, чтобы расплатиться. Ему ответили, что «за вас уже заплачено». Когда он пришел домой, то увидел, что мама и бабушка вытаскивают из четырех огромных коробок продукты – макароны, крупу, колбасу, подсолнечное масло. Оказалось, что мужчина – директор «Метрополя», бывший фронтовик, лейтенант Михаил Максимов. Мои родители дружили с ним всю жизнь. Кроме всего прочего, этот потрясающе музыкальный, интеллигентный человек был автором слов популярной песни «Синий платочек», которую пела Клавдия Шульженко.

Но я не считаю, что наша семья – это какое-то исключение. Тогда все жили очень трудно, но с открытыми дверями, все друг другу помогали.

– Как изменилось отношение друзей к вашим родителям после ареста Мейерхольда?

– Дело в том, что у мамы и папы были настоящие друзья: Свердлины, Гарины, Эйзенштейн. Их отношение к Мейерхольду никогда не менялось. Кроме того, тогда было мало семей, в которых не было бы репрессированных. У всех было общее горе. Правда, был случай, когда один «доброжелатель» посоветовал папе развестись с мамой, потому что она дочь «врага народа». Но папа спустил его с лестницы.

Никакой публичной анафеме наша семья не предавалась. Но в 1947 году маму отовсюду уволили и почти 12 лет не давали работать. Она крупная творческая личность, замечательный режиссер, но это помешало ей реализоваться, хотя она и поставила в Александринском театре спектакли с долгой сценической судьбой – «Правда хорошо, а счастье лучше», «Последняя жертва» и, конечно, «Рембрандт», который она ставила для папы, но папа в нем уже не сыграл.

При всех бедах и трудностях родители оставались очень жизнелюбивыми людьми. Отец мог и повеселиться от души, и даже выпить иногда. Но делалось это очень артистично. Когда отец выпивал, сидел тихо. Один глаз широко раскрыт, другой закрыт, видимо, «двоилось», а свести в фокус сил уже не было. А потом он тихо исчезал, и его обнаруживали уже спящим.

– А как у Василия Васильевича складывались отношения с властями?

– Помню знаменитый ответ отца на вопрос: «Как получилось, что вы прожили свою жизнь и никогда никому не лизали?» Отец ответил: «Рад бы лизать. Укусить боюсь».

Мне рассказывали про случай в 1942 году в Новосибирске. За кулисами театра висела карта, на которой флажками отмечались фронтовые действия Красной Армии. Их выставлял некий Федоров, артист хора, верный партиец. Вот отец с мамой шли мимо этой карты, а Федоров, выставляя флажки, с восторгом говорит: «Василий Васильевич! Смотрите, какой же великий стратег товарищ Сталин – еще один город отдал!» Тут отец схватил Федорова за грудь и прошипел: «Если ты еще раз эту сволочь, этого душегуба назовешь великим стратегом, я из тебя дух вышибу!»

– Как после смерти Сталина происходила реабилитация Мейерхольда?

– В конце 1955 года нам домой позвонил Леонид Сергеевич Вивьен и сказал: «Поздравляю! Полностью реабилитирован Всеволод Эмильевич!» А надо сказать, что Вивьен никогда не скрывал своего восторженного отношения к Мейерхольду. На его столе всегда стоял его бюст, а на стене висел его портрет. И таких преданных Мейерхольду людей было немало.

И здесь хочу еще раз подчеркнуть, что никто не сделал так много для восстановления доброго имени Мейерхольда, как его внучка, моя двоюродная сестра Мария Алексеевна Валентей. Еще в 1939 году, когда Мейерхольда арестовали, 15-летняя Маша начала стучаться во все двери НКВД и буквально требовала ответа на вопрос: «За что посадили моего деда?» Она делала то, чего не осмеливались знаменитые жены и мужья других репрессированных деятелей науки и искусства. О том, как происходила реабилитация Мейерхольда, надо писать отдельный труд. Маша пробивала издания книг, сама их вычитывала и подготавливала, добилась открытия сначала мемориальной доски, а потом и музея в мейерхольдовском доме в Брюсовом переулке.

В 1964 году Мария Алексеевна (естественно, на свои деньги) установила на могиле Зинаиды Райх на Ваганьковском кладбище памятник, на котором высечен барельеф Мейерхольда с надписью: «Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду и Зинаиде Николаевне Райх». Ее сразу вызвали в соответствующие органы и спросили: «Какое право вы имели поставить памятник Мейерхольду там, где он не похоронен?» И она бесстрашно ответила: «А вы покажите мне, где он похоронен, – я там поставлю!»

Сейчас в музее Мейерхольда открылась выставка «Мейерхольд: пространство любви», посвященная трем женщинам – Ольге Михайловне Мунт, Зинаиде Николаевне Райх и Машеньке. В этом году ей исполнилось бы 80 лет, мы будем отмечать ее день рождения, но, к сожалению, уже без нее.

Подписчик из города Фершенпенуаз

– Гениальная музыкальность вашего знаменитого деда сыграла, наверное, свою роль в том, что вы выбрали профессию, связанную с музыкой. А как вы попали в кино?

– Весной 1959 года маму после долгого перерыва пригласили возглавить театр-студию во Дворце культуры имени Горького. Я часто приходил к ней на репетиции. Был помощником режиссера, музыкальным редактором, играл вместо заболевших исполнителей. Однажды на репетицию пришли двое молодых людей, ассистенты режиссера с киностудии «Ленфильм», они подбирали актеров для фильма «Невские мелодии». Пригласили и меня. Я пришел на студию, на пробу, потом начал сниматься. Когда об этом узнал отец, он перестал со мной разговаривать.

До последнего момента я не знал, придет ли он на мою премьеру. Я сидел в последнем ряду и смотрел на папину спину. А у него была такая особенность: если на сцене или экране фальшь – он буквально втягивал голову в плечи, а если ему что-то нравилось, то спина распрямлялась, напряженность спадала. И вот начался фильм – папины плечи поднялись до ушей. И тут на экране появился я. Папа сначала вздрогнул, но постепенно распрямился, плечи опустились. Он снова стал высоким. В одном месте он даже оглянулся и одобрительно улыбнулся. После фильма он мне сказал: «У тебя это получается. Тебя теперь будут много приглашать
Совершенноь секретно 2004 год
Федоров это запомнил, а в 1947 году отцу настоятельно посоветовали вступить в партию. И вот идет партийное собрание, папа отвечает на вопросы, и вдруг тянется рука Федорова: «Василий Васильевич, я хотел спросить, а как вы теперь относитесь к товарищу Сталину?» Меркурьев среагировал мгновенно: «А что вы имеете в виду?» Федоров побледнел. Ведь прошло пять лет, и его сразу спросят: «Почему молчал, скрывал «врага народа»?» Так вопрос и повис в воздухе.

– Как после смерти Сталина происходила реабилитация Мейерхольда?

– В конце 1955 года нам домой позвонил Леонид Сергеевич Вивьен и сказал: «Поздравляю! Полностью реабилитирован Всеволод Эмильевич!» А надо сказать, что Вивьен никогда не скрывал своего восторженного отношения к Мейерхольду. На его столе всегда стоял его бюст, а на стене висел его портрет. И таких преданных Мейерхольду людей было немало.

В 1964 году Мария Алексеевна (естественно, на свои деньги) установила на могиле Зинаиды Райх на Ваганьковском кладбище памятник, на котором высечен барельеф Мейерхольда с надписью: «Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду и Зинаиде Николаевне Райх». Ее сразу вызвали в соответствующие органы и спросили: «Какое право вы имели поставить памятник Мейерхольду там, где он не похоронен?» И она бесстрашно ответила: «А вы покажите мне, где он похоронен, – я там поставлю!»

Сейчас в музее Мейерхольда открылась выставка «Мейерхольд: пространство любви», посвященная трем женщинам – Ольге Михайловне Мунт, Зинаиде Николаевне Райх и Машеньке. В этом году ей исполнилось бы 80 лет, мы будем отмечать ее день рождения, но, к сожалению, уже без нее.

Подписчик из города Фершенпенуаз

– Гениальная музыкальность вашего знаменитого деда сыграла, наверное, свою роль в том, что вы выбрали профессию, связанную с музыкой. А как вы попали в кино?

– Весной 1959 года маму после долгого перерыва пригласили возглавить театр-студию во Дворце культуры имени Горького. Я часто приходил к ней на репетиции. Был помощником режиссера, музыкальным редактором, играл вместо заболевших исполнителей. Однажды на репетицию пришли двое молодых людей, ассистенты режиссера с киностудии «Ленфильм», они подбирали актеров для фильма «Невские мелодии». Пригласили и меня. Я пришел на студию, на пробу, потом начал сниматься. Когда об этом узнал отец, он перестал со мной разговаривать.

До последнего момента я не знал, придет ли он на мою премьеру. Я сидел в последнем ряду и смотрел на папину спину. А у него была такая особенность: если на сцене или экране фальшь – он буквально втягивал голову в плечи, а если ему что-то нравилось, то спина распрямлялась, напряженность спадала. И вот начался фильм – папины плечи поднялись до ушей. И тут на экране появился я. Папа сначала вздрогнул, но постепенно распрямился, плечи опустились. Он снова стал высоким. В одном месте он даже оглянулся и одобрительно улыбнулся. После фильма он мне сказал: «У тебя это получается. Тебя теперь будут много приглашать
Совершенноь секретно 2004 год
http://sovsekretno.ru/2004/08/18.html

Харрисон ФОРД
Русские корни: родители матери
Отец актера Харрисона Форда Кристофер был ирландцем по папиной линии и германо-американцем — по маминой, а мать Дороти — еврейка из семьи эмигрантов из России. Настоящее имя Дороти Форд — Дора Нидельман. Она поменяла Дору на Дороти еще в юности из чувства протеста: девочку раздражали еврейские традиции их семьи. Дора родилась в Нью-Джерси в 1917 году. Мать Доры и, соответственно, бабушка Харрисона переехала в Нью-Йорк в 1907 году из Минска. Ее звали Анна Лифшуц. Там она встретилась с Гарри Нидельманом — тоже евреем, эмигрировавшим в США также из Минска, только годом ранее. Гарри удалось устроиться на работу водителем трамвая в районе Бруклин, и вскоре они поженились. Кстати, Харрисона Форда назвали именно в честь деда.
Харрисон Форд, отвечая на вопрос о своих русско-еврейско-ирландских корнях, говорит: “Как человек я скорее ирландец. Как актер — я еврей”. О российских предках звезда трилогии об Индиане Джонсе не вспоминает.

Дэвид ДУХОВНЫ
Русские корни: родители отца
Мама Дэвида Духовны, Маргарет, родом из шотландской семьи, а отец, Амрам Духовный, — сын русских евреев, эмигрировавших в Нью-Йорк. В Америке фамилию Амрама постоянно произносили неправильно, и он поменял ее на Дуковны. Однако Дэвид, когда подрос, вернул на место букву “х” в своей фамилии: актер очень гордится значением своей фамилии. Сам он русского языка не знает, но в совершенстве владеет ивритом. Зато Дэвид очень любит русскую литературу, особенно Достоевского. “Просто его очень легко понять”, — объясняет Духовны.

Вайнона РАЙДЕР
Русские корни: родители отца
Вайнона Райдер — урожденная Вайнона Лаура Хоровитц. Но даже не эта фамилия у актрисы настоящая. Она должна была бы зваться Вайноной Томчиной. Дело в том, что, когда семья ее отца Майкла сбежала из России, эмиграционные службы США каким-то образом перепутали их фамилию с фамилией других эмигрантов. Получилось, что из России они уехали Томчиными, а в Америку въехали Хоровитцами. 100-летняя бабушка Вайноны до сих пор жива и продолжает рассказывать актрисе о ее русских корнях. “Большинство моих родственников по папиной линии умерли в лагерях, — рассказывает Райдер. — Но это моя семья, поэтому, чтобы отдать им дань, я мечтаю сделать какой-нибудь фильм о России или Второй мировой войне”. А свое вполне американское имя Вайнона Райдер получила случайно: она родилась в городе Вайнона (штат Миннесота). А сценическую фамилию Райдер она выбрала в честь любимого джазового музыканта своего отца.

Ленни КРАВИТЦ
Русские корни: родители отца
Мама Леонарда Альберта Кравитца (именно такое полное имя певца), Рокси Рокер, родом из Тринидада. А отец, Сай Кравитц, из семьи евреев, эмигрировавших в Америку из России. Однако Ленни своих русских родственников не помнит и не знает. Но очень гордится своими корнями. Его мать в детстве ему говорила: “Ты такой же русский, как афроамериканец. Я очень хочу, чтобы ты уважал всех своих предков”. Видимо, поэтому певец женился на актрисе Лизе Бонет, мать которой была русская, а отец — индеец.

Моника ЛЕВИНСКИ
Русские корни: семья матери
Родители Моники Левински — еврейские эмигранты. Семья отца будущей виновницы секс-скандала в Белом доме переехала в США из Германии и в отличие от многих других “перебежчиков” очень хорошо устроилась в Сан-Франциско. Сейчас Бернард Левински — успешный врач-онколог. Родственники матери приехали в Америку из России. До замужества фамилия Марсии Левински была Виленская. Миссис Левински — писательница и потому в Штатах больше известна под своим творческим псевдонимом Марсия Льюис. Моника ничего не знает о своих русских предках и свои корни предпочитает никогда и ни с кем не обсуждать.
Стивен ТАЙЛЕР
Русские корни: родители матери
О русских предках лидера группы “Aerosmith” Стивена Тайлера известно очень мало. Мать певца зовут Сюзан Бланча. Она родилась в 1925 году в русско-индейской семье. Кто именно (бабушка или дедушка Стивена) были родом из России, неизвестно, но известно, что индейский родственник Тайлера был из племени чероки. Сам Стивен больше знает о предках по отцовской линии. Ведь и фамилия у Стивена вовсе не Тайлер, а Талларико. Его отец, Виктор Талларико, из семьи итальянских эмигрантов: дед Стивена Тайлера, Джованни, переехал в США в конце XIX века после разрушительного землетрясения в его родном городе Котроней. Рок-звезда не ощущает себя ни итальянцем, ни тем более русским или индейцем. Впрочем, как и его дочка Лив, которая вообще не знает своих предков. В отличие, например, от кузины Тайлера Лауры Талларико которая вышла замуж за русского.

Дженнифер КОННЕЛЛИ
Русские корни: родители матери
Отец актрисы Дженнифер Коннелли (“Игры разума”, “Реквием по мечте”), Жерар, происходит из норвежско-ирландской семьи, а мать Эйлин — из польско-русской. Но Дженнифер плохо знает свою родословную, потому что как у ее бабушки, так и у прабабушки по материнской линии было по дюжине сестер и братьев, и Коннелли категорически не может их запомнить. Но своими предками актриса гордится, хотя к какой-то одной национальности не склоняется, предпочитая называться американской актрисой, так как она родилась и выросла в Нью-Йорке.

Хоакин ФЕНИКС
Русские корни: дед по материнской линии
У актера Хоакина Феникса (“Гладиатор”), родившегося в Пуэрто-Рико, смешанные корни. Его отец из испано-ирландской семьи, а мать — еврейка из венгро-русской семьи. Арлин Дунец — мама Хоакина — родилась в Нью-Йорке в 1944 году. Ее мать Марджори переехала со своей семьей из Венгрии в Америку в начале века, примерно в то же время родители отца Арлин, Йозефа, сбежали в Штаты из России. Семья Арлин жила небогато, поэтому ей с детства пришлось подрабатывать, раскладывая на овощебазе фрукты по коробкам. Арлин мало знает о своих русских предках, потому что в США ее семья стала жить по еврейским канонам, отмечая все иудейские праздники и питаясь исключительно кошерной пищей. Поэтому, когда ее дочери Саммер Феникс предложили роль в фильме “Эстер Кан” — о еврейке-иммигрантке, мечтающей стать актрисой, Арлин рассказывала дочке о жизни в Бронксе. Хоакин же о своих предках почти ничего не знает, тем более о русских.

МК-Бульвар
от 21.11.2005

Многие знаменитости расплачиваются за свою известность
В жизни многое - лотерея. Или «русская рулетка», если хотите. Повезет - не повезет? Выскочит ли пуля из револьвера? Заболеешь раком или получишь наследство, или и то, и другое?

Что бы там ни говорили умные ученые, но для каждого родителя главная лотерея - каким вырастет ребенок.

Конечно, воспитание определяет многое, отношения в семье - главное, родители тоже совершают кучу ошибок. Но почему-то некоторым приходится платить за эти ошибки слишком дорогую цену...

Нет, конечно, неблагодарные детки вырастают не только у знаменитых родителей. И не чаще, чем у остальных. Но каждое ЧП, случившееся в звездной семье на почве отношений с детьми, кажется неожиданнее... Почему?

Наверное, в семьях знаменитостей отношения так же неоднозначны, как и во всех прочих. Но кажется - вот у них-то, у их детей, у которых больше возможностей, которые ходят в хорошие школы и легко поступают в институты, живут в квартирах с большими кухнями и чистыми подъездами... У них-то все иначе, и чего им не хватает?

Мы вспомнили несколько громких историй: может быть, они помогут разобраться...

Левитан сам воспитывал дочь Наталью, и она пошла по его стопам - всю жизнь проработала диктором Всесоюзного радио. История банальная до зубовного скрежета. Пожилая мать, взрослый сын, то ли алкоголик, то ли наркоман, то ли все вместе. Он ее бьет, она скрывает позор.

Вечером соседи слышат крики, возможно, не в первый раз, но никому не интересно «связываться». Потом на потолке нижней квартиры расплывается кровавое пятно. Наконец приезжает милиция, женщина лежит мертвая, сын над ее телом буквально «умывает руки». Объяснить ничего не может, и, вероятно, его объявят сумасшедшим.

В 2002 году эта история потрясла страну. Актриса Нина Сазонова (которая в кино часто играла счастливых матерей) к старости тоже оказалась в отличной квартире один на один с сыном. И всячески скрывала свою беду. Что сын пьет и спьяну избивает мать. Вполне возможно, некрасивые подробности так бы и остались семейной тайной, однако в новогоднюю ночь пятидесятилетний мерзавец накачался спиртным особенно интенсивно. Бил восьмидесятитрехлетнюю мать, пока она не потеряла сознание. В таком состоянии она провела на полу сутки. Потом Михаил очнулся, увидел, что мать не двигается, решил, что убил ее, и выбросился с одиннадцатого этажа.

Нину Афанасьевну отправили в реанимацию и долго скрывали, что сын умер.

Впрочем, «хождения по мукам» только начинались. На авансцену вышла женщина, которая назвалась «племянницей» актрисы, оформила на себя трехкомнатную квартиру (когда-то выделенную Театром Советской армии), а Сазонову отправила в дом престарелых. Внук потом долго отвоевывал бабушкину квартиру.

Впрочем, как всегда в таких историях, выясняется, что не все так просто. Нина Сазонова любила своего сына до неприязни к любой женщине, которую он хотел привести в дом. Невестку ненавидела люто и довела дело до развода. Кто знает, может, именно из-за этих патологических отношений с матерью он и стал пить?

...А Нина Афанасьевна после той трагедии промучилась еще два года. Трудно сказать, насколько она осознавала, что с ней произошло, ведь один из ее диагнозов звучал - «старческое слабоумие».