— Что такое еда?

— Странный вопрос! Это же всем известно!

— А все-таки?

— Ну то, что мы едим. Пища, словом.

— А если пошире? Хотя бы с точки зрения ее места в нашей или общечеловеческой жизни?

— ?????

— Вот видите. Это сложный вопрос. Во всяком случае, не такой уж простой. И им, право, не стоит пренебрегать, не стоит отмахиваться от него.

Еда. Это короткое слово мы произносим сравнительно редко. И еще реже пишем его или видим написанным. Уж больно оно приземленное. А кое-кому кажется даже грубоватым. Но думаем мы о еде все же часто, точнее, всю жизнь, хотя и не каждую минуту, а лишь тогда, когда проголодаемся. Однако свойство человеческой натуры таково, что мы больше подчиняемся своему мозгу, чем желудку. Умеем даже не слушаться его приказаний. Вот почему мы порой стесняемся говорить о еде и думать о ней больше, чем она того заслуживает. «Не делайте из еды фетиш!» — этот лозунг, иронически звучавший в устах Остапа Бендера, большинством людей воспринимается вполне серьезно.

Долгое время у нас существовало довольно распространенное убеждение, что говорить (писать, думать, вспоминать) о еде — чистое мещанство. При этом забывалось, что мещанство заключается в том, как, по какому поводу и что говорить, а не в самом понятии «еда». Ведь нельзя забывать, что есть — значит жить, значит работать, значит строить, творить, мыслить.

Еда, если смотреть на нее серьезно, исторически, одно из главнейших условий существования человека, может быть, самое главное. Еда входит в число условий материальной жизни общества вместе с жильем, одеждой, географической средой. Важно и то, что еда — результат значительной части труда, которую затрачивает общество.

И поэтому обществу должно быть вовсе не безразлично, каков будет результат, каково его качество, куда, иными словами, пойдет труд общества. Тем более что еда — это такой вид труда, который непосредственно идет на воспроизведение нового труда.

Если труд, скажем, вложенный в производство мебели, так и остается в этой мебели, то труд, вложенный в производство продуктов и в приготовление из этих продуктов еды, немедленно возрождается, воспроизводится в новом, подчас еще более мощном, лучшем труде работника.

Так что еда не только наше узколичное дело, но и общественное. Именно исходя из этого положения, в нашей стране такое большое внимание уделяется общественному питанию. Но, с другой стороны, именно поэтому и каждый сознательный член общества должен разбираться в вопросах, связанных с едой.

Конечно, нельзя и переоценивать значение еды, как это делали некоторые мыслители, даже философы-материалисты, боровшиеся с реакционной идеалистической философией. Голландский философ Молешотт, например, считал, что «человек есть то, что он ест». Это, конечно, крайность, преувеличение. Но в известной степени это положение справедливо, надо только верно его понимать и истолковывать: в том смысле, что питаться следует разумно, правильно, а не в том, что тот, кто питается скудно, глуп, а кто питается роскошно, умен. А ведь именно так неверно вульгаризировали, искажали взгляды Молешотта его противники-идеалисты, хотя практика и опровергала их толкование.

«Животное насыщается, человек ест, умный человек умеет питаться», — говорил другой известный ученый-физиолог, Брилья-Саварен. И это верно. «Уметь есть», «уметь питаться», как ни странно, умеют немногие. А между тем это необходимо каждому. «Уметь есть» вовсе не значит владеть столовыми приборами или не есть руками. «Уметь есть» — это значит питаться правильно, необязательно изысканно и обильно (это тоже неправильно), но умеренно, сытно и в определенное время.

Вильям Васильевич Похлебкин (1923 — 2000)

В этом году (20 августа) исполняется 84 года со дня рождения Вильяма Васильевича Похлебкина. Для людей, хорошо знакомых с его творчеством и пристально наблюдающих за отечественным «литературным процессом», он — серьезный «исследователь материальной культуры народов нашей страны». В профессиональных кругах для специалистов бесспорным является тот факт, что В.В. Похлебкин — видный историк, скандинавист, исследователь в области генеалогии, имеющий широкое международное признание. Для массового же читателя он известен прежде всего как автор занимательных книг, посвященных истории, теории и практики кулинарии.

Надо сказать, сам Вильям Васильевич считал, что «кулинарный аспект» сужает взгляд на него как на историка, что наиболее значительная, серьезная часть его работ остается вне поля «широкой общественности». Для себя он определял «кухонную» тематику, как все-таки вынужденную.
Его первая книга из истории пищевых продуктов — «Чай», ставшая впоследствии широко известной, многократно переиздававшаяся, подверглась «гонениям со стороны части официальной пропаганды»: по словам В.В.П., в газете ЦК КПСС «Социалистическая индустрия», «совершенно безликой и презираемой всеми порядочными людьми», был помещен фельетон на нее, результат которого «был запрограммирован: автора отлучили от науки, закрыли доступ к публикации (на 10 лет!), а главное — воспрепятствовали возможности осуществить защиту докторской диссертации, что автоматически «замуровало» возможность работать в области общественных наук как исследователю-историку и «обрекло» автора на роль исключительно «кулинара»...».

О Похлебкине — историке и практике кулинарии — нужно говорить отдельно. Это большая интересная тема, требующая специального разговора. То же можно отнести и к вопросу о профессиональном методе В.В.П., о его взглядах как ученого на «историческую перспективу» России, на ее государственное устройство, на существенные особенности жизни ее людей... Но несомненно одно — с «большой» историей история «кулинарная» связана общей задачей описания, изучения, закрепления традиции в культурной памяти народа. И в этом смысле, Похлебкина можно назвать выдающимся российским просветителем второй половины ХХ века.
Именно преемственность культурных навыков — считал он «крайне важным аспектом» своей деятельности. Нередко в разговоре, касавшимся «общего положения дел» в стране в период «реформ» 90-х гг., он сетовал на инертность основной массы населения, ее равнодушие к происходящему. Беда России, по его мнению, заключается в слабости культурной почвы, ее неукорененности в широком смысле на огромных пространствах страны, в непонимании народом происходящего, вернее, в «нежелании понять», «разобраться по сути».

Вот этому генетическому нетяготению к достигнутому предыдущими поколениями знанию, уклонению от умственного труда и нужно непременно противостоять! Нас губит бескультурие «в массе», «в толпе», которая отвергает всякое упорядочивание, улучшение жизни даже на бытовом уровне, стремиться все забыть, «засыпать песком» и жить «по-простому», зачастую «за счет соседа», «наступая на него», игнорируя даже простейшие нормы общежития. И книги пишут, и законы издают, но их нужно читать, понимать — усваивать, а наши люди предпочитают оценивать происходящее по внешнему виду, по видимости, вместо содержательного анализа. Что в свою очередь приводит к отсутствию должных выводов, нужных, практически полезных примечаний на будущее, чтобы снова «на грабли не наступить». Поэтому так легко забываются полезные знания, традиция «не держится», «заносится песком». Отсюда наше знаменитое «авось», жизнь «по-простому» — «авось и так сойдет». Конечно, сойдет, если не знаешь как надо, вернее, не дал себе труда запомнить, разобраться, уяснить...
В этом смысле его смерть (в конце марта 2000 г.) можно трактовать как попадание под наше, российское, стихийно-разрушительное «движение песка» — противокультурное, противоустойное, усобное — когда народ «перетирает» частично сам себя, зачастую до смерти, бессмысленно, бесполезно. То, чему он противостоял, в конце концов и «накрыло» его: деятель культуры государственного значения, как сказали бы раньше, гордость российской науки, столько сделавший для просвещения народа, был замучен в буквальном смысле, своими же «отмороженными» «соотечественниками», забравшимися в квартиру одинокого старого человека в поисках наживы... То, что немыслимо было представить себе в советское время, именно в демократическую эпоху и стало возможным — когда «вожжи были отпущены»... «А с нашим народом шутки плохи, а этого они (власти. — С.Б.) не понимают», — не раз повторял Вильям Васильевич. Такой народ, с такой историей нуждается в воспитателе с малолетства, в противном случае — нате вам... получайте беспредел во всем...

«Как это было по-русски! — замечал В.В.П. в одной из своих последних «кулинарных» книг в конце 1990-х гг., — не суть, не сущность была важна людям, а видимость. Именно эта психологическая черта русских конца ХХ века стала причиной всех бед страны: как мотыльки, люди не раздумывая полетели на яркий новый, еще не проверенный «свет» «демократии» и сразу же... сгорели, причем увлекли в этот пожар всю страну. Ибо привлекло «яркое и красивое внешне», а о том, что в своей сути — это гнилое и вредное, — даже не подумали...» И политиков выбирали «конечно, по внешним признакам: статный рост, красивая укладка седых волос, манеры «своего мужика в доску». А о том, что скрывается под этой укладкой волос, какова сущность этого человека, совершенно не думали...».
Самоотверженным трудом на ниве сохранения традиции нужно признать деятельность Вильяма Васильевича Похлебкина. В результатах этого труда — в книгах, написанных им, и есть подлинное, настоящее значение его для народа, для истории страны, для ее будущего. К его наследию будут не раз обращаться исследователи, специалисты и просто неравнодушные люди, для которых умственные усилия не в тягость, а историческая память народа не пустой звук...
Сергей Банин "Cибирские огни@