Но не пытайся для себя хранить
Тебе дарованное небесами:
Осуждены - и это знаем сами -
Мы расточать, а не копить.

Иди один и исцеляй слепых,
Чтобы узнать в тяжелый час сомненья
Учеников злорадное глумленье
И равнодушие толпы.
1915

---------------------------------- ----------------------------------------------

[ color=blue]alissa13.10.2005, 16:18[/color]

Анна Ахматова

Это рысьи глаза твои, Азия,
Что-то высмотрели во мне,
Что-то выдразнили подспудное
И рожденное тишиной,
И томительное, и трудное,
Как полдневный термезский зной.
Словно вся прапамять в сознание
Раскаленной лавой текла,
Словно я свои же рыдания
Из чужих ладоней пила.
1945

----------------------------------- ---------------------------------------------

[ color=blue]masik13.10.2005, 18:35[/color]

Сердце к сердцу не приковано,
Если хочешь - уходи.
Много счастья уготовано
Тем, кто волен на пути.

Я не плачу, я не жалуюсь,
Мне счастливой не бывать.
Не целуй меня, усталую,-
Смерть придётся целовать.

Дни томлений острых прожиты
Вместе с белою зимой.
Отчего же, отчего же ты
Лучше, чем избранник мой?

------------------------------------------ --------------------------------------

Последний тост.

Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью, -
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.
А.Ахматова.

---------------------------- -------------------------------------------------- --

alissa27.10.2005, 16:16

Неизвестная Анна Ахматова

http://magazines.russ.ru/pictures/magazine/october/ahmatova.jpg
Натан Альтман. 1914. Русский музей

Безумцы! Я сама не знаю,
Не знаю я куда иду -
К обрыву черному блуждая,
К последней гибели, иль к раю
Я вас с собою приведу.
Какое дикое упрямство
Связало нас, как зоркий враг,
Мне страшно это постоянство
И верность огненных присяг.
Вы вспоминаете едва ли,
Куда я заводила вас,
В каком вы месте пировали,
Как в замурованном подвале
На черной плахе в черный час.
Какой вы стыд со мной делили,
И немоты моей года...
Вы будете, вы есть, вы - были,
А я - падучая звезда.

10 октября 1959
Москва
(днем)

-------------------------- -------------------------------------------------- ----

Roxolana27.10.2005, 18:18

Алисса, может, напишешь еще что-нибудь о Средней Азии из Ахматовой. Луна как ломоть чарджуйской дыни - это зорово! Я помню азиатскую дыню - ароматную и огромную, почти со слона... Или это в детстве мне казалось, что она такая большая. В детстве ведь деревья всегда бывают большими....

Здравствуй, Alissa! Я бы очень хотела, чтобы ты обратила внимание на это сообщение. Дело в том (а для меня это и некоторая проблема), что я пишу дипломную работу по творчеству Анны Андреевны Ахматовой в азийский период. Тот материал, который ты приводила, у меня, конечно есть, но думаю, что ты владеешь гораздо большей информацией:)!!!!! Если можешь (а точнее, если хочешь) мне помочь - ответь!
Вот кое-что из того, что есть у меня:
ЛУНА В ЗЕНИТЕ
Ташкент 1942—1944

1

Заснуть огорченной,
Проснуться влюбленной,
Увидеть, как красен мак.
Какая-то сила
Сегодня входила
В твое святилище, мрак!
Мангалочий дворик,
Как дым твой горек
И как твой тополь высок...
Шехерезада
Идет из сада...
Так вот ты какой, Восток!

Апрель 1942

2

С грозных ли площадей Ленинграда
Иль с блаженных летейских полей
Ты прислал мне такую прохладу,
Тополями украсил ограды
И азийских светил мириады
Расстелил над печалью моей?

Март 1942

3

Всё опять возвратится ко мне:
Раскаленная ночь и томленье
(Словно Азия бредит во сне),
Халимы соловьиное пенье,
И библейских нарциссов цветенье,
И незримое благословенье
Ветерком шелестнет по стране.

10 декабря 1943

4

И в памяти, словно в узорной укладке:
Седая улыбка всезнающих уст,
Могильной чалмы благородные складки
И царственный карлик — гранатовый куст.

16 марта 1944
5

Третью весну встречаю вдали
От Ленинграда
Третью? И кажется мне, она
Будет последней.
Но не забуду я никогда,
До часа смерти,
Как был отраден мне звук воды
В тени древесной.
Персик зацвел, а фиалок дым
Всё благовонней.
Кто мне посмеет сказать, что здесь
Я на чужбине?!

1944—1956

6

Я не была здесь лет семьсот,
Но ничего не изменилось...
Всё так же льется Божья милость
С непререкаемых высот,

Всё те же хоры звезд и вод,
Всё так же своды неба черны,
И так же ветер носит зерна,
И ту же песню мать поет.

Он прочен, мой азийский дом,
И беспокоиться не надо...
Еще приду. Цвети, ограда,
Будь полон, чистый водоем.

5 мая 1944

7

ЯВЛЕНИЕ ЛУНЫ

А. К(озловскому)

Из перламутра и агата,
Из задымленного стекла,
Так неожиданно покато
И так торжественно плыла,—
Как будто «Лунная соната»
Нам сразу путь пересекла.

25 сентября 1944

8

Как в трапезной — скамейки, стол, окно
С огромною серебряной луною.
Мы кофе пьем и черное вино,
Мы музыкою бредим...
Всё равно...
И зацветает ветка над стеною.
И в этом сладость острая была,
Неповторимая, пожалуй, сладость.
Бессмертных роз, сухого винограда
Нам родина пристанище дала.

Май 1945
История создания цикла «Луна в зените»
28 сентября 1941 года Ахматова была вывезена из Ленинграда в Москву и оттуда должна была попасть в Чистополь вместе с другими поэтами и писателями. Анна Андреевна надеялась на хороший прием у татар благодаря своей татарской фамилии. Но в Чистополь она так и не попала и жила все время в Ташкенте.
В это время поэтесса часто бывала в гостях у семьи Козловских (Галина Лонгиновна и Алексей Федорович – композитор и дирижер - с 1936 года находились в ссылке в Ташкенте). Именно с этой семьей тесно связана история создания цикла «Луна в зените». Первое стихотворение из цикла было посвящено Галине Козловской (в девичестве Герус): «Заснуть огорченной, проснуться влюбленной…». Дирижер Алексей Федорович часто играл Ахматовой что-нибудь из Баха, Моцарта или Вивальди. Поэтесса любила слушать полифонистов Xviii века.
За глаза, другим Анна Андреевна называла Алексея Федоровича – «козликом», а Галину Лонгиновну – «моя Шехерезада». «Прогулка в Старый город, в сад, где дымился мангал и рос большой тополь, и моя фотография с кувшином в этом саду – вдруг собралось в стихотворение «Заснуть огорченной, проснуться влюбленной…» - вспоминает Галина Козловская.
После того, как Анна Андреевна уехала из Ташкента и попрощалась с семьей Козловских, прошел год, когда за четверть часа до нового 1945 года Галина Козловская обнаружила на полу в прихожей белый листок. Это была открытка со стихами «Явление луны»:

«ЯВЛЕНИЕ ЛУНЫ
Из перламутра и агата,
Из задымленного стекла,
Так неожиданно покато
И так торжественно плыла,—
Как будто «Лунная соната»
Нам сразу путь пересекла.
Поздравляю с Новым годом и желаю вам много радости. Эти стихи ташкентские, хотя и написаны в Ленинграде. Посылаю их на их родину. Жду вестей. Не забывайте Вашу Ахматову.
15 декабря 1944 г.»
Потом «Явление луны» стало ключевым стихотворением ее цикла.
Как вспоминает Эдуард Бабаев, в Ташкенте Ахматова жила в доме № 54 по улице Жуковской. Чтобы пройти к ней, нужно было пройти в глубину двора и подняться по шаткой лесенке на «балахану». На «балахане» у Ахматовой не было ни книжных полок, ни украшений. Простота и строгость царили «монастырские». Поэтому и комната, где стоял стол, называлась «трапезной»:
«Как в трапезной — скамейки, стол, окно
С огромною серебряной луною…»
«Луна в зените»
Май 1945
Справа от стены, если идти от ворот в глубину двора, возвышался серебристый тополь. А по вечерам, когда разжигались мангалы, тополь начинал расти на глазах, сливаясь с тонким дымом, восходящим к небу. Анна Андреевна говорила, что никогда не видела такого высокого тополя.
Во дворе дома на улице Жуковской Эдуард Бабаев впервые увидел веселого, перебирающего свои костыли, сухонького и маленького Михаила Салье, переводчика арабских сказок «Тысяча и одна ночь»:
«… Шехерезада
Идет из сада...
Так вот ты какой, Восток!»
«Луна в зените»
Апрель 1942
Не случайно можно увидеть совпадение образов из этих сказок и стихотворений Ахматовой азийского периода.
Один раз Ахматова сама себя сравнила с Шехерезадой:
«… Меня под землю не надо б…
Я одна рассказчица.»
«В тифу» 1942 г.
Переболев и перестрадав и термезский зной, чаткальские ледяные ветры, Анна Ахматова полюбила Ташкент. Отношение к Ташкенту было романтическое, чистое и благодарное. Один заезжий поэт назвал Ташкент «чужбиной». Обидой на эти слова рождаются строки:
«… Кто мне посмеет сказать, что здесь
Я на чужбине?!»
«Луна в зените»
1944 -1956

Образ луны
Образ луны всплывает в произведениях многих поэтов и прозаиков Xx века. Луна появляется у А. Блока («Незнакомка», «Ночь, улица, фонарь, аптека…»), С. Есенина («Душа грустит о небесах», поэма «Пугачев»), М Булгакова («Мастер и Маргарита») и многих других авторов. «Лунарные мифы», в которых главным объектом внимания или даже действующим лицом становится луна, возникли по аналогии и в противовес «солярным мифам» (о солнце) и распространились еще с древних времен. В китайской мифологии луна представляет силу ИНЬ, женское начало, пассивное, темное и холодное (солнце, соответственно, - ЯНЬ, мужское начало, активное, светлое и теплое). В индийской мифологии луна – зло, нечет, вода; солнце – добро, чет, огонь. По некоторым представлениям луна возникла из левого или правого глаза мифологического первосущества. У татар пятна на луне – это женщина с ведрами воды, отправленная за плохое поведение на луну. Как подмечают исследователи, по мере развития «лунарных мифов» образ луны от мужского образа переходит в женский, женское начало. Мифы народов мира стр. 78, 79, 80 В. В. Иванов
Луна в зените – луна в самой высшей точке стояния на небе; в этот момент она наиболее хорошо видна, наиболее близка к Земле.
Поэтика цикла «Луна в зените»
Цикл «Луна в зените» (1942-1944), отражающий жизнь в эвакуации, представлен не менее важным, чем стихи, посвященные непосредственно военной теме. Мы, руководствуясь современным видением определения и роли цикла, в дальнейшем будем обращаться к предмету изучения как к циклу, состоящему из отдельных стихотворений, составляющих единое произведение, не связанных внешней сюжетной связью, но объединенных общностью настроения и целостностью единой лирико-философской мысли.
«Луна в зените» представляет собой авторский цикл (высший и структурно четкий выраженный тип, сознательно сформированный поэтом лирический ансамбль, в котором стихотворения объединены общностью замысла) И. В. Фоменко Лирический цикл: становление жанра, поэтика. Тверской государственный университет, 1992 стр. 9
«Луна в зените» - одно из наиболее живописных произведений А. А. Ахматовой - состоит из восьми стихотворений. Седьмое из них озаглавлено «Явление луны», на основе чего можно считать его ключевым в цикле. От прежних особенностей поэтики здесь ощутимо сохранена музыкальность («подтекстовость») композиции, держащейся на чередовании мотивов и образов, возникающих за внешними рамками стихотворения. Полусказочная, таинственная Азия, её ночной мрак, горький дым её очагов, её пестрые сказки – вот начальный мотив этого цикла, разом переносящего нас от военных тревог в мир «восточного покоя». Но этот покой иллюзорен. Едва возникнув в воображении читателя, он тут же, внутри себя перебивается светоносным видением Ленинграда, - его оберегающий свет, добытый ценою крови, преодолев пространство, вошел в далекую «азийскую» ночь, напомнив о дарованной ценой блокады безопасности:
«С грозных ли площадей Ленинграда
Иль с блаженных летейских полей
Ты прислал мне такую прохладу…»
«Луна в зените»
Март 1942
Двуединый мотив Ленинград – Азия рождает третий, наиболее сильный и торжествующий, - мелодию всенародного единства:
«Кто мне посмеет сказать, что здесь
Я на чужбине?!»
«Луна в зените»
1944 -1956
«Всё те же хоры звезд и вод…»
«Луна в зените»
5 мая 1944
А в сердце цикла, как его живое пульсирующее сердце, бьется, разрастается и расходится кругами главный мотив – мотив великой надежды:
«Третью весну встречаю вдали
От Ленинграда
Третью? И кажется мне, она
Будет последней…»
«

"Луна в зените"
1944 – 1956
Анализ цикла
Азия в цикле представлена рядом повторяющихся образов и мотивов, которые можно разделить на определенные группы: Ленинграда, восточные, цветения (весенние), смерти, ночи (к ним же относится лунный образ) и небесного топоса. Все они вступают в те или иные отношения, противопоставляясь либо дополняясь друг другом. Например, мотив Востока с одной стороны представлен образами «мангалочьего дворика», «тополей», фигурой Шехерезады; с другой – «азийскими светилами», «раскаленной ночью», черными «сводами неба», что позволяет их отнести к группе ночных мотивов, связанных с небесным топосом; с третьей – появляются «… могильной чалмы благородные складки…», «час смерти» и «грозные площади Ленинграда», как вечное напоминание о тленности всего сущего. Все же такое «сплетение» мотивов не может привести к абсолютному их слиянию, ведь каждый из них является особо значимым для лирической героини. Образы Ленинграда возвращают нас к военной тематике, характерной для творчества Ахматовой этого периода. В блокадном Ленинграде остались близкие ей люди, дорогие сердцу места, подпитывающие память, рождающие воспоминания. Ленинград и Азия становятся нераздельным пространством, связанным «прохладой» и одной луной, но прежде всего памятью. Лирическая героиня воскрешает Ленинград силой памяти и воспоминания же пробуждают в ней чувство близости с Азией:
«Всё опять возвратится ко мне…»
«Луна в зените»
10 декабря 1943
Азия же становится пространством, спасительным для всего мира. Есть связующее звено между названием цикла «Луна в зените» и названием арабских сказок «Тысяча и одна ночь». Но не только. В цикле появляется ряд образов, характерных для сказок. Как и для Шехерезады, всю ночь рассказывающей сказки Шахрияру ради своего спасения, спасения своей младшей сестры Дунъязады и души самого царя, разочаровавшегося после измены своей жены не только в женщинах, но и в Любви как в созидательной силе, для лирической героини цикла единственным светилом и знаком надежды становится луна. Через образ Шехерезады вводится устойчивый мотив слова, спасительного и охраняющего. Почти три года Шехерезада каждую ночь начинала рассказывать новую сказку и наутро обрывала её с рассветом на самом интересном месте. Заинтригованный Шахрияр клялся себе, что оставит девушку в живых, пока не услышит историю до конца. Так продолжалось тысяча и одну ночь. Тысяча и одна ночь (избранные сказки) Перевод с арабского М. Салье, вступительная статья Б. Шидфар, Стихи в переводе Д. Самойлова М.: «художественная литература» 1975г
Три года А. А. Ахматова жила в Ташкенте, часто не спала ночами и писала стихи, воплощая в слове живительную силу. Другой спасительной стихией становится музыка:
«Мы музыкою бредим…»
«Луна в зените»
Май 1945
Звучащая «Лунная соната» - связующее звено между Европой и Азией. Музыка немецкого классика звучит на восточной земле, объединяя не только два этих мира, но и Россию (в лице лирической героини) и Германию. Нельзя не затронуть любовную линию, находящуюся на заднем плане за «музыкальной» темой. «Лунная соната» прежде всего является мелодией любви. Образ, развернутый перед нами в последнем восьмом стихотворении романтичен; он говорит как раз о тех чувствах, которые начали испытывать друг к другу Шахрияр и Шехерезада после тысяча и одной ночи, проведенной вместе за разговорами.

Таким образом, перед нами все более раскрывается поэтика заглавия седьмого стихотворения и всего цикла в целом. «Явление луны» (25 сентября 1944) становится множественным символом: осознания Азии – родины, Азии – прародины; зарождения чувств; луна становится узлом, связывающим Европу и Азию с одной стороны, Россию и Германию с другой (графически, полная луна выглядит жирной точкой, поставленной на пререканиях между этими топосами). Происходит переосмысление мифа о возвращении похищенной Зевсом восточной царицы Европы на свою Родину
Лирический сюжет. Анализ.
В цикле реализован сюжет обретения Азии как Родины лирической героиней. Представим восемь стихотворений как восемь ступеней на этом пути. Первое открывает нам сущность того состояния, которое испытала лирическая героиня за время, реализованное в цикле:
«Заснуть огорченной,
Проснуться влюбленной…»
«Луна в зените»
Апрель 1942
Здесь впервые появляются образы, названные нами основными, работающие на создание атмосферы восприятия героиней Востока:
«Заснуть огорченной,
Проснуться влюбленной,
Увидеть, как красен мак.
Какая-то сила
Сегодня входила
В твое святилище, мрак!
Мангалочий дворик,
Как дым твой горек
И как твой тополь высок...
Шехерезада
Идет из сада...
Так вот ты какой, Восток!»
Апрель 1942
Первое впечатление от Азии, её тайны и загадки, её философия – всё в последней строке.
Образ блокадного Ленинграда оживляет память лирической героини во втором стихотворении. Тема войны не оставляет даже вдали от неё. Воспоминания, сомнения и печаль владеют чувствами женщины. На этом фоне восточные образы перекликаются и отчасти сливаются в представлении героини с библейскими образами:
«С грозных ли площадей Ленинграда
Иль с блаженных летейских полей
Ты прислал мне такую прохладу,
Тополями украсил ограды
И азийских светил мириады
Расстелил над печалью моей?»

Март 1942
В третьем тема памяти обретает особую силу. Вновь появление библейских образов и образа ветра («прохлада»), овевающего «страну». Лирическое чувство предстаёт как состояние одурманенности, томления. Восток предстаёт христианизированным. Здесь ещё лирическая героиня чувствует своей страной – Россию (возвращение тревоги за близких). С другой стороны возвращается и память об Азии – прародине ещё нечётким знанием, только ощущением сна – яви:
Всё опять возвратится ко мне:
Раскаленная ночь и томленье
(Словно Азия бредит во сне),
Халимы соловьиное пенье,
И библейских нарциссов цветенье,
И незримое благословенье
Ветерком шелестнет по стране.
10 декабря 1943
В четвертом стихе главенствующим образом становится образ смерти, проявившийся в памяти. Вновь двойственная ситуация: все эти образы, несомненно, имеют восточную основу, но сама тематика позволяет нам понять поэтическое образное осмысление лирической героиней войны (блокадного Ленинграда):
И в памяти, словно в узорной укладке:
Седая улыбка всезнающих уст,
Могильной чалмы благородные складки
И царственный карлик — гранатовый куст.
16 марта 1944
Переломом в мировоззрении становится следующее стихотворение, пятое:
Третью весну встречаю вдали
От Ленинграда
Третью? И кажется мне, она
Будет последней.
Но не забуду я никогда,
До часа смерти,
Как был отраден мне звук воды
В тени древесной.
Персик зацвел, а фиалок дым
Всё благовонней.
Кто мне посмеет сказать, что здесь
Я на чужбине?!
1944—1956
Азия становится домом, местом, где по мысли лирической героини она может принять смерть. «Горький дым» из первого стиха уже «… всё благовонней…». Мотив печали отходит и заменяется надеждой. Лирическая героиня бросает вызов тем, кто может с ней не согласиться.

В шестом стихотворении категория памяти наполняется новыми философскими смыслами («…словно вся прапамять в сознание// Раскаленной лавой текла…» из стихотворения «Эти рысьи глаза твои, Азия…» 1945 года). 700 лет назад был жив Чингизид (хан Ахмат) – легендарный предок Ахматовой. Мотив становления Азии – прародины не только самой лирической героини, но и всех стран и культур. Мотив прощания с этим «домом», который бы мог всех принять и сплотить, слить в себе:
Я не была здесь лет семьсот,
Но ничего не изменилось...
Всё так же льется Божья милость
С непререкаемых высот,

Всё те же хоры звезд и вод,
Всё так же своды неба черны,
И так же ветер носит зерна,
И ту же песню мать поет.

Он прочен, мой азийский дом,
И беспокоиться не надо...
Еще приду. Цвети, ограда,
Будь полон, чистый водоем.
5 мая 1944
Седьмое стихотворение имеет заголовок, в отличие от остальных, правомерно будет назвать его ключевым в цикле. Оно посвящено А. Козловскому и написано уже не в Ташкенте, поэтому можно говорить о большей доли объективности, стоящей за чувствами лирической героини. Явление луны – открывшаяся истина героине. Образ «явившейся» луны – поэтическое переосмысление состояния лирического «я» в ситуации насильного обретения родины. Вначале «луны» не видно, она спрятана на тёмном небе (чувства сомнения, страха и одиночества, владеющие лирическим субъектом); затем момент перехода («… так неожиданно покато…»), незаметно прошедший; затем само явление – обретение нового смысла, новой идеи и философии (прародины). С другой стороны лирический сюжет дополняется новой линией – романтической или любовной, что связано с появлением мелодии «Лунной сонаты»:
ЯВЛЕНИЕ ЛУНЫ
А. К(озловскому)
Из перламутра и агата,
Из задымленного стекла,
Так неожиданно покато
И так торжественно плыла,—
Как будто «Лунная соната»
Нам сразу путь пересекла.
25 сентября 1944
Восьмое стихотворение – заключительное в цикле – имеет в определенном смысле назначение заключения:
Как в трапезной — скамейки, стол, окно
С огромною серебряной луною.
Мы кофе пьем и черное вино,
Мы музыкою бредим...
Всё равно...
И зацветает ветка над стеною.
И в этом сладость острая была,
Неповторимая, пожалуй, сладость.
Бессмертных роз, сухого винограда
Нам родина пристанище дала.
Май 1945
Образ родины, дома уже не связан ни с Ленинградом, ни с «азийским домом» (Ташкентом). Родина – священная земля, давшая «пристанище» памяти лирической героини, мыслям, словам. Второй раз в цикле появляется образ луны, соединяющей всё в памяти: города, страны, культуры… Вновь разрабатывается тема любви, возникает идиллическая картина, составленная из образов, ранее вызывавших лишь активацию процесса памяти. Теперь эти образы вполне самостоятельны и полны. Соединение дошло до логического конца: родина обретена, память достигает всеохватности, лирическая героиня постигает тайну прародины - Азии.
Заключение
Таким образом, мы можем отметить несомненную перекличку в сюжетной линии поэтического текста и в событиях реальной жизни автора. Сюжет цикла «Луна в зените» является не только сюжетом обретения Азии как родины, но и поэтически осмысленным повторением судьбы самой Ахматовой в эвакуации. Восток – «мир восходящего солнца» у поэтессы ознаменован явлением луны и светом православной веры.

----------------------------------------- ---------------------------------------

Углем наметил на левом боку
Место куда стрелять,
Чтоб выпустить птицу - мою тоску
В пустынную ночь летать.
'
Милый! не дрогнет твоя рука,
И мне недолго терпеть.
Вылетит птица - моя тоска,
Сядет не ветку и станет петь.
'
Чтоб тот, кто спокоен в своем дому,
Раскрывши окно, сказал:
"Голос знакомый, а слов не пойму", -
И опустил глаза.

Анна Ахматова

Анна Ахматова

Как кратко, емко и какой простор для фантазии...

"Делай что делаешь и будь что будет" Катон-старший

И мы проходили сквозь город чужой,
Сквозь дымную песнь и полуночный зной,—
Одни под созвездием Змея,
Взглянуть друг на друга не смея.

То мог быть Стамбул или даже Багдад,
Но, увы! не Варшава, не Ленинград,
И горькое это несходство
Душило, как воздух сиротства.

И чудилось: рядом шагают века,
И в бубен незримая била рука,
И звуки, как тайные знаки,
Пред нами кружились во мраке.

Мы были с тобою в таинственной мгле,
Как будто бы шли по ничейной земле,
Но месяц алмазной фелукой
Вдруг выплыл над встречей-разлукой...

И если вернется та ночь и к тебе
В твоей для меня непонятной судьбе,
Ты знай, что приснилась кому-то
Священная эта минута.

"Делай что делаешь и будь что будет" Катон-старший

Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: «Я верный друг!» —
И моего коснулся платья.
Как не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
Под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса
Поют за стелющимся дымом:
«Благослови же небеса —
Ты первый раз одна с любимым».

Март 1913

Анна Ахматова
x x x
Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
Прозрачный, теплый и веселый...
Там с девушкой через забор сосед
Под вечер говорит, и слышат только пчелы
Нежнейшую из всех бесед.

А мы живем торжественно и трудно
И чтим обряды наших горьких встреч,
Когда с налету ветер безрассудный
Чуть начатую обрывает речь, —

Но ни на что не променяем пышный
Гранитный город славы и беды,
Широких рек сияющие льды,
Бессолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный.

23 июня 1915
Слепнево